Екатерининские оды Г. Державина

Поэзия Г.Р. Державина – одно из самых значительных явлений в русской литературе ХVIII века. Поэтический диапазон Державина необыкновенно широк. В его творчестве создается образ достойного гражданина и просвещенного правителя, сатирически обличаются высокопоставленные чиновники, утверждаются идеалы патриотизма и служения отечеству, прославляется героизм русских воинов. Во всем он поэт со своим лицом, со своей программой, со своей правдой. Он смело идет на разрушение привычных уже для его времени норм классицизма и создает свою особую поэтическую систему.

Но, разумеется, не только общественно-политические проблемы волновали поэта, не только о сильных мира сего, о важнейших государственных вопросах его стихи, и не только в этом сказалось его новаторство. Поистине сама жизнь во всем ее разнообразии и богатстве входит в художественный мир Державина. Особенно в позднем творчестве он все чаще задумывается о глубинных основах бытия.

Чтобы до конца понять Державина, нужно обратиться к его философским раздумьям о мире и человеке. Для этого попробуем внимательно прочитать стихотворение, названное словом, которое, если верить «Запискам» Державина, было первым произнесенным мальчиком Гаврилой, когда ему исполнился всего лишь год, – это «Бог».

Философская ода «Бог», которая создавалась в 1780–1784 годах, определяет основы миросозерцания поэта, его представления о мироздании и человеке как составной его части.

Ко времени создания этого своеобразного поэтического манифеста Державину было уже 41 год. Прожитая жизнь и многолетний опыт творчества послужили ему опорой для создания этого важнейшего его произведения.

Даже если собрать все, что сказано в мировой поэзии о Боге, эта ода будет заметной, если не лучшей. Безусловно, создавая свою оду, Державин опирался на богатый опыт мировой литературы, особенно на библейские псалмы Давида. Но в его произведении отразились и традиции отечественной литературы, осмысливающей философские проблемы, – это были духовные оды Ломоносова «Вечернее» и «Утреннее размышление о Божьем величестве». В своем «Утреннем размышлении…» Ломоносов пишет:

От мрачной ночи свободились

Поля, бугры, моря и лес,

И взору нашему открылись,

Исполнены твоих чудес.

Там всякая взывает плоть:

«Велик Зиждитель наш Господь!»

В державинской оде мы также слышим хвалу величию Божьего творения:

Измерить океан глубокий,

Сочесть пески, лучи планет

Хотя и мог бы ум высокий –

Тебе числа и меры нет!

Не могут духи просвещенны,

От света твоего рожденны,

Исследовать судеб твоих:

Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,

В твоем величьи исчезает,

Как в вечности прошедший миг.

В то же время именно по сравнению с духовными одами Ломоносова державинская ода выглядит особенно оригинальной как по мысли, так и по форме. Ведь мысль, чувство, воображение поэта обращены не только к Божьему миру, но и вглубь души:

Но ты во мне сияешь

Величеством твоих доброт;

Во мне себя изображаешь,

Как солнце в малой капле вод.

У Ломоносова в его одах «Вечернее» и «Утреннее размышление о Божьем величестве» человек – творец и исследователь, титан-первооткрыватель:

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встает заря!

Не солнце ль ставит там свой трон?

Не льдисты ль мещут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил!

В державинской оде – человек постигает загадку своей природы и таким путем открывает для себя весь внешний Божий мир и самого Творца:

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества,

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб – я червь – я Бог!

В оде Державина человек оказывается противоречив по своей природе: он не только «умом повелевает громам», но и «телом истлевает в прахе»; он не только «царь» и «Бог», но также «червь» и «раб».

Ломоносов хочет проникнуть за грань непознанного:

Творец, покрытому мне тьмою

Простри премудрости лучи,

И, что угодно пред Тобою,

Всегда творити научи.

Державин готов принять Бога и Человека в их естественной данности, где соединено материальное и духовное, временное и вечное, высокое и низкое, индивидуальное и всеобщее:

Твое созданье я, Создатель!

Твоей премудрости я тварь,

Источник жизни, благ податель,

Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,

Чтоб смертну бездну преходило

Мое бессмертно бытие;

Чтоб дух мой в смертность облачился

И чтоб чрез смерть я возвратился,

Отец! – в бессмертие твое.

Державин не разгадывает тайну такого соединения – он ее обнаруживает опытом и воображением, осознает мыслью и чувствует сердцем. Вот почему он не просто изливает стихами религиозный восторг не просто философствует, а «в сердечной простоте беседует о Боге».

И оказывается, что, если собрать в душе все, что мы уже знаем о Боге и о себе, этого достаточно для ответа на важнейшие вопросы жизни. Материальное, временное, ничтожное – лишь форма проявления великого, вечного и духовного. Таков Бог – таков и человек, отражающий Бога в себе, «как солнце в малой капле вод». А потому так высока должна быть и самооценка человека, и его требования к самому себе. Этому учат нас великие русские поэты-философы, среди которых Ломоносов и Державин по праву занимают свое место.

Гаврила Романович Державин -- крупнейший поэт XVIII в., один из последних представителей русского классицизма. Творчество Державина глубоко противоречиво. Раскрывая новые возможности классицизма, он в то же время разрушал его, прокладывая путь к романтической и реалистической поэзии.

Державин прожил трудную жизнь, прежде чем достиг высоких чинов, благополучия и поэтической славы. Он родился в бедной дворянской семье. Рано лишился отца, служившего в низших офицерских чинах. Учился в казанской гимназии, но не закончил ее, так как был вызван в Петербург на военную службу. Начал ее солдатом Преображенского полка и только через десять лет получил офицерское звание.

Столь же нелегкой оказалась дорога к поэтической славе. Писать стихи Державин начал еще в годы солдатской службы, но широкой читательской публике стал известен гораздо позже, после публикации в 1783 г. в журнале "Собеседник любителей российского слова" оды "Фелица". Автору ее было в это время сорок лет. Невзгоды закалили дух писателя, выработали в нем характер смелого, бескомпромиссного борца за правду и справедливость. Уже на склоне лет он писал о себе:

Кто вел его на Геликон

И управлял его шаги?

Не школ витийственных содом --

Природа, нужда и враги

Общественные взгляды поэта не отличались радикализмом. Он считал вполне нормальным самодержавие и крепостное право, но требовал от каждого лица, облеченного властью" в том числе и монарха, честного и бескорыстного выполнения своих гражданских обязанностей.

Если принять во внимание вспыльчивый характер поэта, то легко представить, сколько невзгод пришлось ему испытать на служебном поприще. В 1784 г. он был назначен губернатором Олонецкой губернии и вскоре же потерял этот пост из-за ссоры с наместником Тутолминым. В 1786 г. Державин становится тамбовским губернатором, борется со взяточничеством, пытается навести порядок в судопроизводстве, защищает крестьян от произвола помещиков. В результате возникла новая ссора с наместником, из-за которой сам поэт едва не попал под суд. При Александре I Державин назначается министром юстиции, но вскоре должен был оставить свой пост, так как, по словам царя, слишком ревностно служил.

Высокое чувство гражданственности сочеталось в натуре писателя с жизнелюбием. Он был хлебосольным хозяином, тонким ценителем природы, искусства, в том числе живописи и музыки. Эта сторона его характера особенно полно раскрылась в поздней лирике, когда утомленный служебными неудачами, он все чаще и чаще стремился найти успокоение в мирных радостях домашней жизни.

Гражданские оды

Эти произведения Державина адресованы лицам, наделенным большой политической властью: монархам, вельможам. Их пафос не только хвалебный, но и обличительный, вследствие чего некоторые из них Белинский называет сатирическими. К лучшим из этого цикла принадлежит "Фелица", посвященная Екатерине II. Сам образ Фелицы, мудрой и добродетельной киргизской царевны, взят Державиным из "Сказки о царевиче Хлоре", написанной Екатериной II. Ода была напечатана в 1783 г. в журнале "Собеседник любителей российского слова" и имела шумный успех. Известный до этого лишь узкому кругу друзей, Державин сделался самым популярным поэтом в России. "Фелица" продолжает традицию похвальных од Ломоносова и вместе с тем резко отличается от них новой трактовкой образа просвещенного монарха.

Ода "Фелица" написана в конце XVIII в отражает новый этап просветительства в России. Просветители видят теперь в монархе человека, которому общество поручило заботу о благе граждан. Поэтому право быть монархом налагает на правителя многочисленные обязанности по отношению к народу. На первом месте среда них стоит законодательство, от которого, по мнению просветителей, прежде всего зависит судьба подданных. И державинская Фелица, выступает как милостивая монархиня-законодательница:

Не дорожа твоим покоем,

Читаешь, пишешь пред налоем

И всем из твоего пера

Блаженство смертным проливаешь...

Возникает вопрос, какими фактами располагал Державин, на что он опирался при создании образа своей Фелицы -- Екатерины, которую лично в эти годы еще не знал. Основным источником этого образа был обширный документ, написанный самой Екатериной II, -- "Наказ комиссии о составлении проекта нового Уложения" (1768). Основными источниками "Наказа" стали книга французского просветителя Ш. Монтескье "О духе законов" и работа итальянского просветителя Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях". Но заимствованный характер "Наказа" имел и свою положительную сторону. Он вводил русского читателя в круг идей, сформулированных лучшими представителями европейского Просвещения.

Одна из ведущих идей "Наказа" -- необходимость смягчения существовавших законов, поскольку становление абсолютизма в XVI-XVIII вв. сопровождалось законодательством, отличавшимся чрезмерной жестокостью. На допросах применялись пытки, за незначительные провинности выносились смертные приговоры. Главной целью было не исправление, а устрашение подсудимых. Просветители, в том числе Монтескье и Беккариа, резко осудили жестокость суда. Екатерина подхватила в "Наказе" эту идею. Державин прекрасно почувствовал общий дух "Наказа" ж наделил свою Фелицу милосердием и снисходительностью;

Стыдишься слыть ты тем великой,

Чтоб страшной, нелюбимой быть;

Медведице прилично дикой

Животных рвать и кровь их пить.

И славно ль быть тому тираном,

Великим в зверстве Тамерланом,

Кто благостью велик, как бог?

Для абсолютистского государства характерно обожествление личности монарха, которое приводило к обвинениям граждан в "оскорблении величества" даже в тех случаях, когда не было состава преступления. "Одно из жесточайших злоупотреблений, -- писал Монтескье, -- заключается в том, что иногда определение „оскорбление величества” относят к действиям, которые не заключают в себе преступления".

В России обвинения в преступлениях против "величества" особенно процветали при Анне Иоанновне, на что Державин указывает в "Объяснениях" к оде "Фелица" Державин прославляет Фелицу за то, что она отказалась от этих нелепых гонений:

Там можно пошептать в беседах

И, казни не боясь, в обедах

За здравие царей не пить.

Там с именем Фелицы можно

В строке описку поскоблить

Или портрет неосторожно

Ее на землю уронить

Говоря о царствовании Анны Иоанновны, Державин упоминает о грубых забавах, унижающих человеческое достоинство, которыми любила развлекаться императрица, и следующим образом комментирует свои стихи: "„Там свадеб шутовских не парят. //В ледовых банях их не жарят”. Сие относится к славной шутовской свадьбе... князя Голицына... которого женили на подобной ему шутихе: был нарочно сотворен ледяной дом... также баня ледяная, в которой молодых парили".

Кроме Анны Иоанновны, в оде Державина есть намек еще на одного монарха, также противопоставленного Фелице. Державин пишет:

Храня обычаи, обряды,

Не донкишотствуешь собой

Необычный глагол "донкишотствовать" произведен от имени героя Сервантеса -- Дон Кихота. Этот сложный и глубокий образ в разные эпохи понимался с различной глубиной. Просветители видели в Дон Кихоте насмешку над безумствами рыцарства, над феодализмом, романтики прославляли его гуманистический пафос.

У Державина глагол "донкишотствовать" связан с просветительским содержанием и означает нарушение принятых в обществе обычаев и приличий. Есть все основания полагать, что в роли антагониста Екатерины Державин подразумевал здесь ее мужа -- Петра III. Поведение этого правителя было настолько нелепым, что вызвало общее негодование, которое закончилось дворцовым переворотом и убийством императора. Рожденный в Голштинии, он ненавидел Россию, боялся ее народа, презирал его обычаи. Он громко смеялся в церкви и передразнивал во время богослужения священников. В дворцовых церемониях заменил старый русский поклон французским приседанием. Он боготворил недавнего врага России Фридриха II и публично становился на колени перед его портретом. Екатерина прекрасно поняла ошибки своего мужа и с первых же дней пребывания в России стремилась во всем следовать "обычаям" и "обрядам" приютившей ее страны. Она преуспела в этом и вызвала к себе и при дворе, и в гвардии симпатии.

На первом месте стоит Потемкин, гурман и чревоугодник, любитель пиров и увеселений ["Или в пиру я пребогатом, // Где праздник для меня дают" (С. 99).] Избалованный властью, Потемкин не придерживался четкого распорядка, необходимого для государственного деятеля, и повиновался в своих действиях минутным прихотям и причудам ["А я, проспавши до полудни, // Курю и кофе пью" (С. 98)].

Далее идут Орловы -- Григорий и Алексей. Щедро наделенные от природы здоровьем и физической силой, они любили всякого рода забавы, требующие проворства и удальства. Один из биографов Г. Г. Орлова писал: "...по веселости и ветрености характера, по любви ко всякого рода рискованным похождениям, Григорий далеко превосходил своих братьев, нисколько не отставая от них в страстной любви ко всякого рода спорту во всех его проявлениях, начиная от кулачных боёв и всевозможных "крепышей", песельников, шутов и плясунов и кончая "бегунами", охотой, один-на-один, на медведя и даже гусиными и петушиными боями". Державин указывает в сшей оде на эти грубые, недостойные сана вельможи забавы: "Или кулачными бойцами и пляской веселю мой дух" (С. 99).

Соединение в одном произведении оды и сатиры одно из явлений просветительской литературы. Просветители понимали жизнь общества как постоянную борьбу истины с заблуждением. Следствием этого поединка было или приближение к идеалу, или удаление от него. В оде Державина идеалом, нормой является Фелица, отклонением от нормы -- ее нерадивые "мурзы".

Несомненной поэтической смелостью Державина было появление в оде "Фелица" образа самого поэта, показанного в бытовой, обстановке: "Сидя дома я прокажу, // Играя в дураки с женой..." (С. 100). Обращает на себя внимание "восточный" колорит оды, подсказанный не только сказочкой Екатерины, но и просветительской "восточной" повестью типа "Персидских писем" Монтескье. Ода "Фелица" написана от лица татарского мурзы. В ней упомянуты восточные города -- Багдад, Смирна, Кашмир. Конец оды выдержан в комплиментарном восточном стиле: "Прошу великого пророка, // До праха ног твоих коснусь" (С. 104).

От прославившей имя Державина оды "Фелица" идет прямая дорога к сатирической, по удачному выражению В. Г. Белинского, оде "Вельможа" (1774-1794). В ней снова представлены оба начала, выведенные в оде "Фелица", -- хвалебное и сатирическое. Но если в "Федице" торжествовало положительное начало, а насмешки над вельможами отличались шутливым характером, то в оде "Вельможа" соотношение добра и зла совершенно иное. Хвалебная часть занимает очень скромное место. Она представлена лишь в самом конце оды, упоминанием одного из опальных вельмож -- П. А. Румянцева, на фамилию которого намекает последний стих -- "Румяна вечера заря". Центр тяжести перенесен Державиным на сатирическую часть оды, причем зло, проистекающее от равнодушия вельмож к своему долгу, представлено с таким негодованием, до которого возвышались немногие произведения XVIII в. Писатель возмущен положением народа, подданных, страдающих от преступного равнодушия царедворцев: военачальник, часами ожидающий в передней выхода вельможи, вдова с грудным младенцем на руках, израненный солдат. Этот мотив повторится в XIX в. в "Повести о капитане Копейкине" Гоголя и в "Размышлениях у парадного подъезда" Некрасова.

Державинская сатира исполнена гневного чувства. Будучи введена в оду, она приняла одическую художественную форму. Сатира облеклась здесь в четырехстопные ямбы, которыми раньше писались оды. Она заимствует у оды и такую черту, как повторы, усиливающие ее гневную патетику: "А там израненный герой, // Как лунь во бранях поседевший... // А там вдова стоит в сенях..." (С. 214).

Ода Державина "Вельможа" получила признание не только в XVIII, но и в XIX в. "Державин, бич вельмож, при звуке громкой лиры // Их горделивые разоблачал кумиры",-- писал Пушкин в "Послании цензору". Высоко оценил произведение Державина поэт-декабрист К. Ф. Рылеев. В думу "Державин" он ввел целые строфы из оды "Вельможа", заставив ее служить новым, освободительным целям.

К гражданским одам Державина примыкает и знаменитое стихотворение "Властителям и судиям" (1787), которое любил декламировать Ф. М. Достоевский на литературных чтениях. Рукописный сборник с этим произведением в 1795 г. Державин поднес императрице. Однако вместо благодарности последовала немилость. Екатерина перестала замечать Державина, придворные избегали с ним встречи. Наконец, один из приятелей Державина Я. И. Булгаков спросил поэта: "Что ты, братец, пишешь за якобинские стихи?" -- "Царь Давид, -- сказал Державин, -- не был якобинец, следовательно, песни его не могут быть никому противными". Ссылка на Библию -- не пустая отговорка. Стихотворение "Властителям и судиям" действительно представляет собой переложение 81-го псалма царя Давида. Но по-своему был прав и Я. И. Булгаков. "...Во время Французской революции, -- пишет Державин, -- в Париже сей самый псалом был якобинцами перефразирован и пет по улицам для подкрепления народного возмущения против Людовика XVI". Но сам поэт узнал об этом значительно позже.

Равнодушие и корыстолюбие власть имущих вызывают гнев поэта, и в последних трех строфах он требует наказания виновных. Во избежание недоразумения сразу же заметим, что речь идет не о революционном возмездии, как это показалось напуганной якобинским террором Екатерине II. Поэт лишь напоминает царям о том, что они так же смертны, как и их подданные, и, следовательно, рано или поздно предстанут перед божьим судом. Но загробный суд кажется поэту слишком далеким, и в последнем четверостишии он умоляет бога покарать виновных, не дожидаясь их смерти. В Библии этот мотив сурового наказания царей отсутствует" Завершающие стихи библейского псалма призывают бога вместо несправедливого людского суда утвердить свой суд, и только: "...восстань, боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы". У Державина последняя строфа содержит в себе призыв к беспощадной каре земных властителей:

Воскресни, боже! боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых

И будь един царем земли! (С. 92).

Гражданская поэзия, облеченная в библейскую форму, перейдет из XVIII в XIX век. Вслед за стихотворением "Властителям и судиям" появятся пушкинский и лермонтовский "Пророк", произведение Грибоедова "Давид", а также переложения псалмов поэтами-декабристами.

Стихотворение Державина впервые получило название "Памятник". Оно разбито на строфы и состоит из пяти четверостиший, написанных шестистопным ямбом с перекрестной рифмой. Произведение приобрело русскую национальную окраску. Апулия -- родина Горация и протекающая по ней река Ауфид заменены названием: русских рек и морей: "Слух пройдет обо мне от Белых вод до Черных, // Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льёт Урал" (С.233). В четвертой строфе автор утверждает свое право на бессмертие. Державин напоминает, что он первый, "дерзнул" отказаться от торжественного, высокопарного стиля похвальных од и написал "Фелицу" в "забавном", т. е. шутливом "русском слоге". Кроме поэтической смелости Державин обладает и гражданским мужеством: поэт не побоялся "истину царям с улыбкой говорить". Пушкинский "Памятник" и по форме, и по содержанию связан не столько с горацианским, сколько с державинским вариантом этого стихотворения.

О ты, пространством бесконечный,
Живый в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: бог.

Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий,-
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвщенны,
От света твоего рожденны,
Исследовать судеб твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом ты основал:
Себя собою составляя,
Собою из себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавый всe единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, ты есть, ты будешь ввек!

Ты цепь существ в себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под тобой.

Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед тобой — как нощь пред днем.

Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,- и то,
Когда дерзну сравнить с тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед тобой — ничто.

Ничто!- Но ты во мне сияешь
Величеством твоих доброт;
Во мне себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто!- Но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь — конечно, есть и ты!

Ты есть!- природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть — и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.

Твое созданье я, создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие твое.

Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.

1. В 1781 г. была напечатана, в небольшом числе экземпляров, написанная Екатериною для пятилетнего внука ея, великого князя Александра Павловича, Сказка о царевиче Хлоре . Хлор был сын князя, или царя киевского, во время отсутствия отца похищенный ханом киргизским. Желая поверить молву о способностях мальчика, хан ему приказал отыскать розу без шипов. Царевич отправился с этим поручением. Дорогой попалась ему на встречу дочь хана, веселая и любезная Фелица . Она хотела идти провожать царевича, но ей помешал в том суровый муж ея, султан Брюзга, и тогда она выслала к ребенку своего сына, Рассудок. Продолжая путь, Хлор подвергся разным искушениям, и между прочим его зазвал в избу свою мурза Лентяг, который соблазнами роскоши старался отклонить царевича от предприятия слишком трудного. Но Рассудок насильно увлек его далее. Наконец они увидели перед собой крутую каменистую гору, на которой растет роза без шипов, или, как один юноша объяснил Хлору, добродетель. С трудом взобравшись на гору, царевич сорвал этот цветок и поспешил к хану. Хан отослал его вместе с розой к киевскому князю. «Сей обрадовался столько приезду царевича и его успехам, что забыл всю тоску и печаль.... Здесь сказка кончится, а кто больше знает, тот другую скажет».

Эта сказка подала Державину мысль написать оду к Фелице (богине блаженства, по его объяснению этого имени): так как императрица любила забавные шутки, говорит он, то ода эта и была написана во вкусе ея, на счет ея приближенных.

вернуться)

18. Деля Хаос на сферы стройно и т. д. – намек на учреждение губерний. В 1775 г. Екатерина издала «Учреждение о губерниях», – согласно которому вся Россия была разделена на губернии. ()

19. Что отреклась и мудрой слыть. – Екатерина II с наигранной скромностью отклонила от себя титулы «Великой», «Премудрой», «Матери отечества», которые были поднесены ей в 1767 г. Сенатом и Комиссией по выработке проекта нового уложения; так же она поступила и в 1779 г., когда петербургское дворянство предложило принять ей титул «Великой». (

Жанр эпической поэмы в литературе 18 века (Кантемир, Ломоносов, Херасков)

О характере сюжета эпической поэмы в русской литературе XVIII в. существовали разные мнения. Тредиаковский был уверен,что содержанием поэмы может быть только мифологический сюжет. Ломоносов, напротив, считал необходимым в эпосе нового времени обращаться к исторически достоверным фактам. Главным действующим лицом поэмы должен стать великий, но подлинный, а не вымышленный герой. Свое понимание эпической поэмы Ломоносов четко сформулировал в посвящении, адресованном И. И. Шувалову(читаем и базарим своими словами!!) о Поэме «Петр Великий»:

Не вымышленных петь намерен я богов,

Но истинны дела, великий труд Петров.

О деятельности Петра I Ломоносов вспоминал почти в каждой оде. Но эта грандиозная тема не могла раскрыться в них с должной полнотой. Она требовала другого, более ёмкого жанра. Так возникла идея создать поэму «Петр Великий». К сожалению, Ломоносов успел закончить только две песни. Первая вышла в 1760, вторая - в 1761 г. Время действия относится к 1702 г. и связано с началом Северной войны. В первой песне говорится о походе Петра к Белому морю с тем, чтобы отогнать шведов от Архангельска, на который шведские войска напали с целью отвлечь русские силы от крепости Нотербург. Большое место в первой песне отведено рассказу Петра I о стрелецких бунтах, об анархии, в которую была ввергнута по воле царевны Софьи вся Москва. С большим драматизмом изображена гибель ближайших родственников Петра. Вся эта предыстория вынесена в начало поэмы и служит контрастным фоном к эпохе просвещенного абсолютизма Петра I. Содержанием второй песни является штурм и взятие крепости Нотербург, ранее носившей название Ореховец. Подробно, с подлинно эпической обстоятельностью, описаны перипетии боя, вплоть до капитуляции шведского гарнизона. Среди русских военачальников выведены Шереметев, Голицын, Карпов. Большое место в поэме отведено подвигу рядовых воинов. Батальные сцены перемежаются лирическими отступлениями автора, обращенными то к шведам, то к русскому войску. В конце второй песни помещено размышление поэта о жертвах и страданиях, которые несет с собой война. Последующие события поэмы, по всей видимости, должны были привести к Полтавской битве как итогу Северной войны. Возможно, что в дальнейшем Ломоносов хотел изобразить и мирные подвиги Петра, поскольку название поэмы не ограничивало его замысел только военной темой. Хотя две песни «Петра Великого» - только начало замысла Ломоносова, в них дан образец русской «классической» эпической поэмы, к которому неоднократно с этих пор будут обращаться многие поэты не только в XVIII в., но и в начале XIX в. Не менее важной оказалась и сама тема Петра Великого, как бы завещанная Ломоносовым последующим писателям. Херасков: Подлинную славу Хераскову создали его поэмы. Его первая поэма «Плоды наук» вышла в свет в сентябре 1761 года, то есть еще при Елизавете Петровне, и посвящена наследнику престола Павлу Петровичу. Херасков объясняет молодому великому князю пользу наук и рекомендует ему в будущем так же поощрять просвещение, как делал это Петр I. Эта поэма показывает едва ли не самую заметную черту личности Хераскова. Он желает учить и наставлять людей и будет выступать в такой роли до конца своих долгих дней. Но она также дает заметить, что Херасков и сам любит учиться, перенимать, совершенствоваться. Так, в данном случае он с успехом воспользовался опытом Ломоносова, взяв за образец его «Письмо о пользе стекла» (1752), это блестящее поэтическое произведение, наполненное научной мыслью.Утопический идеал просвещенного абсолютизма поэт развертывает в «Россиаде». Он показывает читателю молодого царя Ивана IV как вождя русских дворян, но лишь первого среди равных. Царь слушает советы своих приближенных и поступает в согласии с лучшими из них. Единение царя и аристократии кажется Хераскову необходимым условием благоденствия государства, и, не видя его в современности, поэт хочет искать его в историческом прошлом России. Он идеализирует фигуру князя Курбского - независимого дворянина, но верного слуги престола в его изображении - и делает его видным героем своей поэмы. Таким и должен быть истинный аристократ - не льстец, не раб, храбрый воин и мудрый член царского совета. Обстановка патриотического подъема сопутствует всем сценам в лагере русских, и во главе движения победоносных сил идут дворяне. русский стан изображен Херасковым единым и стройным, во главе его стоит государь, окруженный советом своих добродетельных и храбрых вельмож. О социальных противоречиях в России XVI века, о положении крестьянства в поэме упоминаний нет - Херасков попросту не видел их, а если бы и видел, то не стал бы говорить о них в героической эпопее, чтобы не омрачить ее патриотического пафоса. Третья эпическая поэма Хераскова «Владимир».Тема «Владимира» обладала достаточной поучительностью, речь в поэме шла о времени принятия христианства на Руси, о выборе веры киевским князем, о его борьбе против собственных недостатков во имя духовного очищения - и, стало быть, «полезность» в поэтическом рассказе присутствовала уже в достаточной степени. Ясно выраженную склонность Хераскова к монументальному эпосу показывают и другие его произведения. Так, пример «Потерянного рая» Мильтона и «Мессиады» Клопштока толкает его на создание поэмы «Вселенная» (1790). В трех песнях «Вселенной» поэт перелагает стихами религиозные легенды о сотворении мира и человека, о борьбе сатаны с богом, явно заимствуя краски у западноевропейских творцов религиозных эпопей. Но эта поэма не лишена и злободневного оттенка. Бунт черных ангелов во главе с сатаной и отпадение их от бога сравниваются Херасковым с событиями французской буржуазной революция 1789 года, под свежим впечатлением известий о которой и сочинялась поэма. Кантемир (про его поэмы очень мало, что нашла!): вообще Кантемир больше всего известен нам своими сатирами..НО! Одновременно с сатирами Кантемир обращался и к высоким жанрам, но их тематика не соответствовала обличительному таланту писателя, о чем он сам с сокрушением говорит в одной из своих сатир:

А я знаю, что когда хвалы принимаюсь

Писать, когда, музо, твой нрав сломить стараюсь,

Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,

С трудом стишка два сплету, да и те неспелы (С. 112).

К числу таких опытов относится незавершенная поэма «Петрида». Сохранилась лишь первая «книга» («песнь») этого произведения. Содержанием поэмы должно было стать описание последнего года жизни Петра I и воспевание наиболее важных эпизодов его предшествующей деятельности. Эта хвалебная тема начинается уже в первой песне, где упоминаются военные успехи Петра, построение Петербурга, создание мощного флота. В поэме говорится и об Анне Иоанновне (поэма начата в год вступления ее на престол - 1730), которую Кантемир объявляет продолжательницей дел Петра I.

26. Трансформация жанра оды в творчестве Державина. Своеобразие оды «Фелица»

В формальном отношении Державин в «Фелице» строжайше соблюдает канон ломоносовской торжественной оды: четырехстопный ямб, десятистишная строфа с рифмовкой аБаБВВгДДг. Но эта строгая форма торжественной оды в данном случае является необходимой сферой контрастности, на фоне которой отчетливее проступает абсолютная новизна содержательного и стилевого планов. Державин обратился к Екатерине II не прямо, а косвенно - через ее литературную личность, воспользовавшись для оды сюжетом сказки, которую Екатерина написала для своего маленького внука Александра. Действующие лица аллегорической «Сказки о царевиче Хлоре» - дочь хана Фелица (от лат felix - счастливый) и молодой царевич Хлор заняты поиском розы без шипов (аллегория добродетели), которую они и обретают, после многих препятствий и преодоления искушений, на вершине высокой горы, символизирующей духовное самосовершенствование. Это опосредованное обращение к императрице через ее художественный текст дало Державину возможность избежать возвышенного тона обращения к высочайшей особе. Подхватив сюжет сказки Екатерины и слегка усугубив восточный колорит, свойственный этому сюжету, Державин написал свою оду от имени, обыграв предание о происхождении своего рода от татарского мурзы Багрима. В самом тексте оды отчетливо прорисованы два плана: план автора и план героя, связанные между собою сюжетным мотивом поиска «розы без шипов» - добродетели. «Слабый», «развратный», «раб прихотей» мурза, от имени которого написана ода, обращается к добродетельной «богоподобной царевне» с просьбой о помощи в поисках «розы без шипов» - и это естественно задает в тексте оды две интонации: апологию в адрес Фелицы и обличение в адрес мурзы. Таким образом, торжественная ода Державина соединяет в себе этические установки старших жанров - сатиры и оды, некогда абсолютно контрастных и изолированных, а в «Фелице» соединившихся в единую картину мира. Само по себе это соединение буквально взрывает изнутри каноны устоявшегося ораторского жанра оды и классицистические представления о жанровой иерархии поэзии и чистоте жанра. Но те операции, которые Державин проделывает с эстетическими установками сатиры и оды, еще более смелы и радикальны. Естественно было бы ожидать, что апологетический образ добродетели и обличаемый образ порока, совмещенные в едином одо-сатирическом жанре, будут последовательно выдержаны в традиционно свойственной им типологии художественной образности: абстрактно-понятийному воплощению добродетели должен был бы противостоять бытовой образ порока. Однако этого не происходит в «Фелице» Державина, и оба образа с точки зрения эстетической являют собой одинаковый синтез идеологизирующих и бытописательных мотивов. Но если бытовой образ порока в принципе мог быть подвержен некоторой идеологизации в своем обобщенном, понятийном изводе, то бытового образа добродетели русская литература до Державина принципиально не допускала. В оде «Фелица» современников, привыкших к абстрактно-понятийным конструкциям одических обликов идеального монарха, потрясла именно бытовая конкретность и достоверность облика Екатерины II в ее повседневных занятиях и привычках. Индивидуализированному и конкретному персональному облику добродетели противостоит в оде «Фелица» обобщенный собирательный образ порока, но противостоит только этически: как эстетическая сущность, образ порока абсолютно тождествен образу добродетели, поскольку он является таким же синтезом одической и сатирической типологии образности, развернутым в том же самом сюжетном мотиве распорядка дня.

Единственное, в чем заключается эстетическая разница образов Фелицы-добродетели и мурзы-порока - это их соотнесенность с конкретными личностями державинских современников. В этом смысле Фелица-Екатерина является, по авторскому намерению, точным портретом, а мурза - маска автора оды, лирический субъект текста - собирательным, но конкретным до такой степени образом, что до сих пор его конкретность вводит исследователей творчества Державина в соблазн усмотреть в чертах этой маски сходство с лицом самого поэта, хотя сам Державин оставил недвусмысленные и точные указания на то, что прототипами для этого собирательного образа вельможи-царедворца ему послужили Потемкин, Орлов, Нарышкин с их характерными свойствами и бытовыми пристрастиями - «прихотливым нравом», «охотой до скачки лошадей», «упражнениями в нарядах. И здесь нельзя не заметить двух вещей: во-первых, того, что прием саморазоблачительной характеристики порока в его прямой речи генетически восходит прямо к жанровой модели сатиры Кантемира, а во-вторых, того, что, создавая свой собирательный образ мурзы в качестве лирического субъекта оды «Фелица» и заставляя его говорить «за весь свет, за все дворянское общество», Державин, в сущности, воспользовался ломоносовским одическим приемом конструкции образа автора. В торжественной оде Ломоносова личное авторское местоимение «я» было не более чем формой выражения общего мнения, и образ автора был функционален лишь постольку, поскольку был способен воплощать собою голос нации в целом - то есть носил собирательный характер. Таким образом, в «Фелице» Державина ода и сатира, перекрещиваясь своими этическими жанрообразующими установками и эстетическими признаками типологии художественной образности, сливаются в один жанр, который, строго говоря, уже нельзя назвать ни сатирой, ни одой. Формы выражения личностного авторского начала через категорию лирического героя и поэта как образного единства, сплавляющего всю совокупность отдельных поэтических текстов в единое эстетическое целое, являются тем фактором, который обусловливает принципиальное новаторство Державина-поэта относительно предшествующей ему национальной поэтической традиции.

К этой группе произведений Державина принадлежат ода «На смерть князя Мещерского», «Водопад», «Бог». Своеобразие философских од состоит в том, что человек рассматривается в них не в общественной, гражданской деятельности, а в глубинных связях с вечными законами природы. Один из самых могущественных среди них, по мысли поэта, - закон уничтожения - смерть. Так рождается ода «На смерть князя Мещерского». Непосредственным поводом к ее написанию послужила кончина приятеля Державина, князя А. И. Мещерского, глубоко поразившая поэта своей неожиданностью. На биографической основе вырастает философская проблематика оды, вобравшая в себя просветительские идеи XVIII в. Тема смерти раскрывается Державиным в порядке постепенного нагнетания явлений, подвластных закону уничтожения: смертен сам поэт, смертны все люди. Перед лицом смерти происходит как бы переоценка общественных ценностей. Рождается мысль о природном равенстве людей, независимо от их ранга и состояния, поскольку все они подвластны одному и тому же закону уничтожения. Жалкими и ничтожными оказываются богатство и титулы. Но признавая всемогущество смерти, Державин не приходит к пессимистическому выводу о бессмысленности человеческого существования. Напротив, быстротечность жизни придает ей особенную значимость, заставляет выше ценить неповторимые радости бытия. Проблематика «мещерской» оды Державина нашла продолжение в оде «Водопад». Она была написана в связи с другой внезапной кончиной одного из влиятельнейших фаворитов Екатерины II, «светлейшего» князя Г. А. Потемкина. Смерть настигла Потемкина по дороге после заключения им мира с Турцией. Он умер в глухой степи, на голой земле, как умирают бедные странники. Обстоятельства этой необычной смерти произвели на Державина сильное впечатление и еще раз напомнили ему о превратностях человеческой судьбы.

Символом недолговечной славы и шаткого величия временщиков становится в оде Державина водопад. Преходящим триумфам вельмож и полководцев Державин противопоставляет в конце оды «истину», т. е. подлинные заслуги перед обществом, независимо от признания или непризнания их верховной властью. Носителем такой добродетели выступает известный полководец П. А. Румянцев, незаслуженно отстраненный от командования русской армией во время войны с Турцией. В оде развенчивалась мнимая слава завоевателей, царей и полководцев, покупающих свое величие кровью. Ода Державина «На счастие» написана в 1789 г. Созданная в царствование Екатерины II, она была посвящена искателям удачи не на ратном поле, а при дворе. Практика фаворитизма приобрела в это время откровенно циничный характер. В связи с этим слово счастье приобрело у Державина свой смысловой оттенок. Оно связано со служебным, придворным успехом. Как карточный выигрыш, оно зависит от везения, удачи и вместе с тем от ловкости искателя. Внезапно улыбнувшись своему избраннику, оно столь же неожиданно может повернуться к нему спиной. В духе поэтики XVIII в. Державин создает мифологизированный образ счастья - нового божества, которому поклоняются его современники. Большой популярностью в XVIII и даже XIX в. пользовалась ода «Бог». Она была переведена на ряд европейских, а также на китайский и японский языки. В ней говорится о начале, противостоящем смерти. Бог для Державина - «источник жизни», первопричина всего сущего на земле и в космосе, в том числе и самого человека. На представление Державина о божестве оказала влияние философская мысль XVIII в. Не отвергая церковного представления о трех сущностях божества, Державин одновременно осмысляет его в категориях, почерпнутых из арсенала науки, - пространства, движения, времени. Державинский бог не бесплотный дух, существующий обособленно от природы, а творческое начало, воплотившееся, растворившееся в созданном им материальном мире. Пытливая мысль эпохи Просвещения не принимала ничего на веру. И Державин, как сын своего века, стремится доказать существование бога.

О существовании бога, по словам Державина, свидетельствует прежде всего порядок, гармония, закономерности окружающего мира. Другое доказательство - чисто субъективное: стремление человека к высшему, могущественному, справедливому и благостному творческому началу. Вместе с тем Державин воспринял от эпохи Просвещения мысль о высоком достоинстве человека, о его безграничных творческих возможностях.